Многофигурные сцены в египетском искусстве. Внепространственная композиция

Но если отдельного человека египтяне изображали вот так «вообще», ни с какой определенной точки зрения, то как они могли передавать на плоскости целую сцену, где действуют несколько (а часто и очень много) людей?

Обычная композиция египетского рельефа или фрески строится совсем иначе, чем в привычном нам позднейшем искусство. Всю изобразительную поверхность египтяне делили горизонтальными линиями на несколько длинных поясов и заполняли каждый из них множеством фигур и предметов. Одинаковые, почти не отличимые друг от друга персонажи движутся бесконечной вереницей, одни ведут скот, другие несут различные предметы, работают или танцуют, играют на музыкальных инструментах. В результате вся плоскость заполняется равномерно и плотно, вмещает в себя очень много отдельных эпизодов.

Многофигурный рельеф. Камень. Египет. Сер III тыс. до н.э.

Но в их массе ясно выделены главные герои — боги и властители: фараон со своей женой или тот вельможа, что погребен в покрытой такими фресками гробнице. Все они изображаются в несколько раз крупнее прочих, не помещаются в отведенные обычным людям узкие пояса. Этим главным персонажам и служат большей частью все остальные, несут им дары, услаждают взор танцами, а слух — музыкой/

Все это изображено на редкость отчетливо, выразительно и конкретно. А вместе с тем, при ближайшем рассмотрении, не укладывается в какое-либо единое, слитное пространство. Мы вадим, что в каком-то из поясов носильщики идут гуськом, друг за другом. Ну, а где находятся те, что изображены поясом выше или поясом ниже? Рядом с этими или, может быть, впереди и позади них? То есть должны ли мы воспринимать все эти пояса все разом, как единую сцену или «читать» их подобно надписи, строчку за строчкой, ряд за рядом? Происходит ли, вообще, действие в разных поясах одновременно или последовательно? Все это не всегда ясно…

По-видимому, все-таки изображения правильнее понимать как одновременные. Вот идут друг за другом пленные со связанными руками. А веревки, привязанные к их поясам, держат в руках победители, шагающие ярусом выше. Значит, эти два ряда изображений мы можем мысленно поместить на одном уровне, один ближе к нам, другой — подальше... Но и это не всегда получается. Вот совсем уж удивительный рельеф; несколько козлов объедают ветви большого дерева, занимающего высоту целых трех поясов. Но если в нижнем они щиплют нижние ветви, то в верхнем объедают макушку, до которой с земли никак не могли бы дотянуться.

Все это не позволяет считать, что египтяне разворачивали свои сюжеты в конкретном пространстве, переданном на плоскости определенным, хотя бы и условным образом. Скорее эго изображения внепространственные, то есть такие, где отдельные предметы и персонажи изображались безотносительно к месту, занимаемому ими в окружающем мире, а связывались друг с другом лишь какими-либо общими действиями, сюжетом.

Козы, объедающие дерево. Рельеф. Камень. Сер. III тыс. до н.э

Кое-где можно, однако, встретить в древнеегипетских изображениях такие тесные группы фигур, в которых одна фигура частично заслоняет другую, а следовательно, находится ближе к зрителю. Не значит ли это, что египетские художники умели передавать, хотя бы с помощью таких взаимных пересечений и наложений, третье измерение пространства, его глубину?

Действительно, они могли подмечать в натуре зрительное наложение фигур друг на друга и, перенося эти наблюдения на плоскость, умели «сокращенно» изобразить толпу людей, ограничившись лишь передними фигурами и выступающими из-за них двоящимися контурами стоящих дальше. Таким же образом, удваивая число голов и ног при одном лишь туловище, изображали они упряжку коней. Даже и в этих, более сложных случаях, художник исходил, видимо, от простых арифметических представлений, от счета фигур, а не от геометрии единого, вмещающего их пространства.

Поэтому он, изображая группу людей, нередко так переплетал и перепутывал их ноги и руки, как это совершенно не могло быть в действительности. Очевидно, у него еще не было самого этого представления о пространстве как о непрерывной целостности, существующей независимо от наполняющих его предметов. Поэтому и сама задача изобразить его не возникала. Подобным образом древняя арифметика не знала ноля как определенной величины: это было не число, а отсутствие числа, то есть «ничто». Ваг так и пространство в древнем искусстве было не вещью, а отсутствием вещи, пустотой - «ничем». Изображалось же всегда «что-то», имеющее предметные качества, которыми «пустота» не обладает!